Прорыв — это огромная дыра в оболочке мира. И через нее волен пройти абсолютно любой желающий обитатель того слоя, куда этот прорыв ведет. При этом ему даже не придется тратить силы на воплощение своего тела в Эделлоне, ведь он является во плоти, в своем оригинальном теле. Именно поэтому в прорывы чаще всего лезут низшие твари, либо не имеющие собственного разума, либо обладающие только его зачатками — остальные осознают возможные риски и стараются не рисковать лишний раз, если у них нет гарантий, что смерть в Эделлоне не станет для них последней. Если бы было иначе, от людей давно бы и следа не осталось.

Ченгер, как и любой, кто заключил контракт с магом, может создавать себе тело заново несколько раз. Для этого нужен якорь, которым выступает, например, источник одержимого, собственная сила, накопленная в родном мире, и часть резерва заклинателя.

Но в случае прохода через прорыв демон бы ни в одном из этих пунктов не нуждался, правда, и риск был бы для него выше. Технически сама суть Ченгера остается на родине, а здесь создается клон.

При этом Ченгер никак на самом деле не привязан ко мне. Мой дар служит исключительно маяком, рядом с которым и материализуется в новом теле демон.

Все это подводит меня к магии мгновенного перемещения. Да, такого раздела не было в чистом виде, и школы соответствующей нет. Но именно демонологи, умеющие открывать двери в другие слои реальности, могут ей пользоваться.

Так как использовать принципы призыва мне в принципе нельзя, ибо никто не сможет призвать человека, к тому же призыв требует создания нового тела, что для людей смертельно. А вот технология прорыва — то, что доктор прописал.

Имеются и свои тонкости, само собой. И вряд ли бы кто-то другой в Эделлоне смог до этого дойти, если, конечно, не взял у Марханы такой же набор знаний, как и я.

Потому что мне потребуется ломать об колено известные здешним чародеям принципы волшебства.

Эфир, несмотря на умение чародеев им пользоваться, конечен, но стабилен. Временно маг может его привести в возмущение, но именно что временно. Даже Катаклизм не смог превратить Катценауге в зону вечного отчуждения. Вместо этого магическое поле постепенно приходит в первоначальный вид, все больше успокаиваясь.

Но магия Хибы иная, само существование измененных его чарами существ отталкивает эфир от себя, и чем больше вложил Бар в своих монстров, тем сильнее этот эффект проявляется. Именно поэтому Эсхил смог удержать конструкцию принца после смерти мальчишки. Он просто отсек заклинание от мира, не полностью, но достаточно, чтобы чары продержались нужное время, не успев рассеяться.

То же самое справедливо и для Катаклизма — он остановился на государственной границе Катценауге, а магия так не работает сама по себе.

Подытоживая, волшебство Хибы создает прорехи в эфире Эделлона, и вот их-то я и могу отследить. Не в масштабах планеты, само собой, а в радиусе, допустимом для каждого конкретного кристалла этерния, который и будет служить носителем уникального поискового заклинания. Да, это будет, наверное, самый дорогой артефакт современности, но Аркейн может его себе позволить, значит, сможет и Хэммет.

Получив от Марханы знания, я вместе с тем смог их сразу же применять, что проверил еще в комнате. Теперь же, осознав, насколько расширились мои возможности, заниматься поисками культа лично я и подавно не собирался.

Так что за разработку поисковой системы культистов сел в тот же день.

Зная природу эфира, я очень быстро понял, что он собой представляет на самом деле. Все эти истории про наследственность — чушь. Каждый последующий чародей получает свою предрасположенность не из-за наследия, а из-за отпечатка нужного рисунка на своем эфирном теле. Его можно обойти, и технически при желании можно сделать так, чтобы ребенок рождался свободным от метки, то есть неодаренным, или подсадить другой узор, чтобы в семье магов воды родился огневик, например. Или демонолог.

Но это — крайне тонкое воздействие, и даже я бы не стал за него браться. Слишком велика вероятность ошибиться. Банальное отсутствие инструментария и понимания эфира у окружающих не даст проводить такие манипуляции. Но этот вопрос я со временем решу в своем университете, который будет принадлежать корпорации.

Точно так же, как и делать людей неодаренными, я могу наделить любой плод способностями к той магии, какой захочу. А покажите мне родителя, который от этого откажется?

Общество, где магия для простолюдинов запретна, обречено на уничтожение. Поэтому я буду продавать людям мечту о том, что если не они сами, так их дети станут вровень с благородными. И сам уничтожу аристократов, просто задавив их массой новых магов, которые в первые же пару поколений поднимут благородное сословие на нож. Мне плевать на мотивы черни, гораздо важнее, чтобы моя корпорация задавила дряхлый и отсталый мир, вот уже несколько столетий откатывающийся все дальше в дикость.

Да, останется разница в виде родовых способностей, однако со временем она пропадет, так как размоется в новой крови одаренных из низших сословий.

Входя в мертвый город, где обосновалась Салэм, я предположил, что в нем возможно смертоносное излучение. И в чем-то оказался прав.

Эфир накладывает свой отпечаток на человека, и эффект усиливается с каждым новым поколением. Эта волшебная мутация не вредит в действительности, но без стороннего вмешательства необратима. Если одаренный однажды появился в роду, рано или поздно потомок получит силу.

Размышляя об этом, я потягивал остывший чай. За чертежами будущего артефакта, который перевернет все представление ордена и Эделлона о магии, я провел несколько дней, прерываясь только ради сна и еды.

Хэммет приходил каждый день, проверяя, как у меня идут дела. Параллельно Дия продавала уже заготовленные нами артефакты и зелья. Фолкс, которого, само собой, никто не трогал, пару раз пытался со мной встретиться, но бляха дознавателя быстро наложила запрет на посещения.

Отставив пустую чашку, я оглядел чертеж и отложил его в сторону. Масштабный проект, за который я бы никогда в других обстоятельствах не взялся, теперь представлял собой пятьдесят восемь листов точных исчислений и рисунков. Но эта работа завершена, все проверено на несколько кругов.

— Ну, с теорией закончили, — улыбнулся я, складывая бумаги в небольшой ящичек с печатью моей лавки.

Мудрить я не стал. В Фолкбурге уже привыкли к моим сундучкам, так что когда дознаватель получит несколько таких ящичков, никто не станет допытываться, что это за дела у меня с Аркейном. Все же и так будет ясно — Хэммет заказал через меня какие-то артефакты.

Сэдрик спустился с потолка лаборатории и повис на моем плече, как никогда похожий на настоящую летучую мышь. Маленькие глазки демона блестели в свете лампы, и я наклонил голову, позволяя своему подручному укусить себя за мочку уха. Бесенок проделал огромную работу, и когда я его отпущу, наверняка поднимется в иерархии сородичей — столько силы ему перепало в награду.

Впрочем, я ничуть не жалел, что взялся за эту задумку со «Взглядом Архонта». Зато теперь я знаю, что Хэммет не солгал мне ни словом, когда рассказывал о случившемся в Аркейне и в Крэланде. Хотя, конечно, оставалась вероятность, что дознавателя и самого водят вокруг пальца, но в это верилось с трудом — все интриганы покинули орден и теперь воюют за свой кусок земли.

Запечатав крышку ящика с документами, я откинулся на спинку кресла и потер переносицу. Сэдрик вспорхнул обратно на потолок, где в неприметном углу горел миниатюрный — всего пара миллиметров диаметром — круг «Взгляда».

В отличие от «Глаза Архонта», который, кстати говоря, вполне обратим, «Взгляд» работает постоянно, пока есть откуда черпать силу. И для его использования достаточно просто смотреть в круг, чтобы слышать и видеть все, что происходит с целью заклятья. А вот чтобы обнаружить такое наблюдение, нужно быть архимагистром демонологии со специализацией на Архонтах. А таких просто нет в живых никого, да и, возможно, никогда не было — небоевой раздел магии, а в искоренители идут те, кто не против воевать с чудовищами и отступниками.